Американец Мартиндейл в интервью RT рассказал о настроениях в рядах ВСУ

Рядовые украинские военнослужащие начинают понимать, что их просто используют и битва заведомо проиграна. Об этом в интервью RT заявил американец Дэниел Мартиндейл, с февраля 2022 года находившийся на Украине и помогавший российским военным. Говоря о положении мирного населения на подконтрольных Киеву территориях, собеседник RT заявил, что слово «трагедия» будет весьма уместным. Об этом и другом — в интервью RT.

— Дэниэл, большое спасибо за то, что согласились с нами сегодня побеседовать.

— Рад такой возможности.

— В ходе пресс-конференции вы рассказывали, что до прибытия в зону боевых действий, вы пару лет находились в Польше в качестве миссионера. Могли бы вы рассказать нам об этом подробнее?

— Хорошо. Я жил в небольшой польской деревушке, где есть протестантская церковь, и работал с детьми в летних лагерях, давал им уроки английского — разумеется, с христианской тематикой. Это летом, а в течение остального года, находясь там, я просто старался жить по-христиански, подавая хороший пример. В этом суть миссионерства.

— И именно ваша миссионерская деятельность побудила вас пересечь границу и прибыть на Украину в феврале 2022 года?

— Отчасти. Но, пожалуй, главным мотивом стало моё желание быть в России — если и когда начнётся третья мировая война.

— Недавно выяснилось, что вы тайно работали скажем так: на российскую разведку в Донецкой Народной Республике на протяжении последних двух лет. Как вам удавалось так долго оставаться нераскрытым?

— За это я говорю: слава Господу Богу! Я тщательно следил за тем, чтобы все мои переписки в Telegram были удалены, чистил кэш, принимал все необходимые меры предосторожности.

Но за всё время моего пребывания в том селе мой телефон ни разу никто не проверял. Для меня это очень удивительно, и для всех, думаю, очень удивительно. Наверное, сильно помог паспорт США. И то, что я действительно многим в селе помогал.

Все были довольны, что я там. Если кому-то нужно было починить крышу, залатать после какого-нибудь повреждения вследствие военных действий, я первым приходил и чинил крышу. Или окна. Помогал по огороду. Так что все были довольны, что я там. Я дружил там с людьми, которые действительно ждали, когда придёт Россия, а они, в свою очередь, дружили с местными властями. Так что у меня были хорошие связи. Так всё сложилось.

— Все эти два года вы провели в селе Богоявленка?

— Не.... Я был на Украине два с половиной года, и там находился не всё время, но значительную часть.

— Можно сказать, Богоявленка стала дорога́ вашему сердцу, поскольку вы хорошо узнали всех жителей села, работали с ними бок о бок, помогали им.

— Скажу так: мне стали до́роги люди и мои животные, но не село само по себе — оно было, скорее, сродни тюрьме.

— Что вы имеете в виду?

— Когда ты в тюрьме, друзей у тебя на самом деле нет. В действительности, каждый может воткнуть тебе нож в спину. По крайней мере, есть такая вероятность. А те, кто всем заправляет, готовы будут тебя убить, если узнают, что в действительности ты им не друг.

— И это, наверное, было сложнее всего — не знать, что и от кого ожидать в следующий момент. Как вы считаете?

— Я бы сказал, в психологическом плане сложнее всего было не стать настолько озлобленным, чтобы лишиться способности вести нормальную жизнь. Ведь село находилось на определённом расстоянии от линии фронта, и украинская артиллерия, по сути, вела огонь с позиций по соседству со мной. А для меня каждый выстрел украинской артиллерии означает, что гибнут мои друзья.

Мне оставалось лишь слушать (звуки выстрелов. — RT), и я ничего не мог с этим поделать. Я мог разве что передавать всю доступную мне информацию, которой в большинстве случаев, скорее всего, было недостаточно для того, чтобы по-настоящему давать отпор. И жить с мыслью о том, что где-то там погибают мои друзья и я совершенно бессилен им помочь, было невыносимо тяжело.

— Согласно сообщениям в СМИ на прошлой неделе, вас эвакуировали из-под Угледара.

— Всё так.

— Как вы там оказались? Вам кто-то помог туда перебраться, или там находилось село, в котором вы жили? Как всё было?

— На момент моей эвакуации линия фронта проходила ровно посередине села, где я жил. Так что, едва выбравшись из села, мы, по сути, оказались на дружественной территории. Не то, чтобы в полной безопасности, но на дружественной территории. Всё благодаря военнослужащим 29-й (гвардейской общевойсковой. — RT) армии Восточного военного округа (Минобороны РФ. — RT)

— Что вы почувствовали в сердце, когда наконец-то поняли, что находитесь вне опасности?

— Я не сразу это осознал. Вероятно, я настолько привык находиться в опасности, что у меня ушло немало времени, чтобы по-настоящему осознать тот факт, что мне больше ничего не угрожает. Кажется, увидев российских военных в селе, я первым делом ощутил эйфорию. Я был очень рад их видеть. Буквально за полчаса до их появления я сидел в погребе и слышал украинских бойцов прямо над головой, в летней кухне (дома. — RT), где я жил. Я ожидал, что начнётся перестрелка с тем, чтобы их выбить, но они ушли сами.

При этом, когда пришли российские военные и стали меня звать, я сначала испытывал некоторые сомнения, ведь была вероятность, что это зовут украинцы. Что они перехватили какие-то радиопереговоры и знали, как меня звать, поэтому мне надо было удостовериться, что это действительно российские бойцы. Того факта, что у них белая повязка на руке и они говорят по-русски (мне было мало. — RT) — украинские военные могли с легкостью изобразить то же самое. Зная, кого будут спасать, они могли приложить подобные усилия к тому, чтобы помешать эвакуации.

Я поднялся по ступенькам, слегка приоткрыл дверь, и первым из российских военнослужащих, я увидел, скорее всего, нанайца из Благовещенска. Мне известно, что в ВСУ нет бойцов с азиатской внешностью, поэтому в тот миг я сразу осознал, что наконец-то свободен.

— Каким было первое взаимодействие между вами, когда вы всё поняли?

— Бойцы вообще были не в курсе, что я американец. Они знали только, что им нужно забрать ценную посылку. Они спустились со мной в погреб и хотели услышать исчерпывающий рассказ. Я вкратце изложил им свои мотивы, рассказал почему и сколько времени я там находился, кто я такой. Они были потрясены.

— Могу представить. Не уверен, какие подробности мы можем запрашивать, но вы, как мне кажется, дали нам сейчас некое представление о том, как проходила эвакуация. В конце концов вы, как вы и сказали, действительно были «ценной посылкой», так как предоставили российским военным довольно много информации. О какого рода информации идёт речь?

— Могу лишь сказать, что главной целью было постараться минимизировать потери среди гражданского населения и своих бойцов.

— Да, в целом к этому всё и сводится. Давайте перейдём к немного иной теме. Два с половиной года вы занимались миссионерской деятельностью на Украине, помогали людям и, разумеется, много взаимодействовали с местным населением. Если помните, какие настроения в последнее время бытуют среди простых мирных жителей Украины относительно всей происходящей трагедии в целом?

— Слово «трагедия» здесь очень уместно. Им довелось наблюдать эту трагедию в максимальной близости. И большая часть этой трагедии выпадала на их долю. Большинство тех, кто покинул село в последний промежуток времени перед приходом русских, ушли оттуда потому, что им, по сути, уже негде было жить. Это из-за войны. Следует отметить, что в конечном итоге всё это — вина украинских властей. Неважно, чья это была бомба, чей это был артиллерийский снаряд — виноваты украинские власти.

— Создалось ли у вас впечатление, что местные жители — по крайней мере некоторые из них — ждут, когда Россия придёт и остановит всё это, освободит их. Было ли среди них ощущение того, что со стороны России близится освобождение?

— Полагаю, что до того, как ситуация по-настоящему накалилась, все просто планировали, как будут праздновать, когда придут русские. Я был настроен так же. Я не понимал, как трудно будет выдавить оттуда украинцев. Я бы, наверное, строил немного иные планы, но представление было такое: русские придут — и будет порядок.

— Будет порядок.

— Порядок будет восстановлен, будет стабильность и законность — то, чего на Украине не было более тридцати лет.

— Как к вам относились ВСУ и украинские спецслужбы: вас воспринимали как обычного гражданского, который приехал помогать, или иначе? Вы с ними когда-нибудь взаимодействовали?

— Да, и довольно часто. Наверное, опыт был наполовину положительным, наполовину — отрицательным. Я часто сталкивался с подозрительным отношением — наверное, главным образом из-за того, как произношу слово «паляница».

— В самом деле?

— Да. У них это... Вы ведь в курсе?

— Что у них это «проверочное слово»? Да.

— Именно. До того, как я понял, в чём дело, я произносил его так, как произносят русские. Как раз поэтому я зачастую и сталкивался с подозрительным отношением. Для американца редкое явление даже просто приехать в такое село, не говоря уже о том, чтобы жить там какое-то время. Поэтому вопросы о причинах моего там нахождения возникали довольно часто.

— Оружия ведь у вас не было, да?

— Да. Не было ни оружия, ни какого-либо официального спонсора. Поэтому им оставалось лишь гадать: работает ли он на русских, агент ли он ЦРУ, а, может, просто сумасшедший?

— Разобраться им так и не удалось, верно?

— Интуитивно многие из них понимали — чувствовали, что я им не друг. Просто на уровне интуиции. Но для того, чтобы меня убить, этого было недостаточно. Так что им пришлось оставить меня в покое.

— Исходя из опыта вашего общения с украинскими командирами, бойцами или ещё кем-либо из военнослужащих ВСУ, могли бы вы оценить то, как они в настоящее время воспринимают свою роль в происходящем? Или же у вас не было никаких контактов такого рода, в смысле достаточно тесных контактов? Просто хотелось бы понять, что они обо всём этом думают.

— За последние полгода тесных контактов, скажем, с украинскими офицерами не было. Но при этом я немало контактировал с рядовыми бойцами, и в целом, я бы сказал, они начинают понимать, что их просто используют, и битва заведомо проиграна.

— Вероятно, тот же вопрос хочется задать касательно обычного гражданского населения: как люди относятся к своей, украинской, армии? Есть ли повсеместная поддержка всех её действий? Каково отношение к ней мирных людей? Здесь, в России, мы слышим разное. Приходится выискивать эти сведения по крупицам. Но поскольку вы там находились и жили...

— Да.

— …с мирными жителями. На ваш взгляд, что они думают о своей армии?

— Эта тема в разговорах всплывала довольно часто. Почти все хотели поделиться со мной своими чувствами. Думаю, люди понимали, что рано или поздно то, что они мне говорили, станет достоянием общественности. И они оказались правы. Но другая сторона медали — в том, что речь всего об одном селе, и они находятся в весьма специфической ситуации.

— За последние несколько лет, даже до начала СВО, я взял интервью у по крайней мере полдюжины иностранных наёмников, взятых в плен, к примеру, на Донбассе. Это были выходцы из Австралии, США, Великобритании, Хорватии — множества различных стран. Скажите по собственному опыту: видели ли вы кого-либо из таких иностранцев за те два с половиной года, что были на Украине?

— Собственными глазами не видел. Но с высокой степенью уверенности могу сказать, что в селе они были. Вначале — американец. Я слышал, как он говорит, когда он проходил мимо дома, где я находился. Это было летом 2022 года. А недавно, кажется, в августе этого года, по всему селу ходили слухи касательно латиноамериканцев — от пятидесяти до ста человек из Южной Америки, из Мексики, из Центральной Америки, которые находились с нами в селе и, по-видимому, очень смело воровали, не обращая внимания даже на украинских военных, когда те — принимавшие их «хозяева» – пытались остановить разграбление ими домов мирных жителей.

— Такое было?

— Уверен, что было именно так.

— То есть, по сути, они принимают решения и действуют сами по себе, без оглядки на то, что скажут ВСУ, так?

— Думаю, причина в их криминальной сути: совесть их не сдерживает, страна не их, никакого наказания за свои действия они не боятся, платят им хорошо — и, видимо, они считают, что у них полный иммунитет и они могут делать всё, что заблагорассудиться.

— Они приехали ради вознаграждения, да?

— Да — типичные наёмники.

— Да. Просто невероятно. Я собирался остановиться на этом подробнее, но вы с ними, очевидно, не контактировали.

Но давайте обсудим ваше личное мнение. Люди берут в руки оружие и отправляются воевать в чужую страну по разным причинам. Наёмники, воюющие на стороне Украины, убивающие русских военных и русских мирных жителей — каковы их главные мотивы? Или даже можно обсудить диапазон мотивов, которыми руководствуются все эти люди? Что побуждает их прибывать сюда и с оружием в руках идти против русских?

— Если речь об американцах, то я предположил бы, что в большинстве случаев это люди, поверившие пропаганде. Американца бы не заинтересовали те суммы, которые, как я полагаю, выплачиваются этим наёмникам — недостаточно большие, чтобы американцы стали рисковать жизнью.

— Готовкой бургеров можно заработать больше, да?

— Пожалуй, можно заработать больше, воюя, служа в рядах вооружённых сил США. Зачем тогда ехать воевать на Украине? Возможно, они считают себя «белыми рыцарями», но они заблуждаются.

— Идеология — вещь безусловно мощная.

— Да. Думаю, на моём примере это видно.

— Что ж, есть хорошая сторона и плохая... И в тот или иной момент всем нам придётся держать ответ перед Богом.

— Верно.

— В конечном итоге мы судим себя: всё ли мы сделали...

— Я сказал бы им следующее. Прежде чем отправляться куда-то воевать, посмотрите не только на те новости, которые исходят с вашей стороны, но и на те, которые сообщает сторона, от которой они вас пытаются отпугнуть. Если они кого-то демонизируют, будто то, что этот кто-то пишет в Telegram, исходит от самого Сатаны, то, скорее всего, они сами — Сатана, а то, от чего они пытаются вас отпугнуть — правда. Прочитайте и то, и другое, сопоставьте, и тогда вы, быть может, поймёте, где истина.

— Любопытно: своим ученикам я тоже всегда говорю: «Не читайте лишь то, что пишу я. Прочитайте всех и потом сформируйте собственное мнение».

— Понятно.

— И напоследок: сегодня я посмотрел очень трогательный видеозвонок с вашими родителями и, кажется, братом.

— Да-да.

— Можете рассказать, с какой целью это видео нужно было представить сегодня публике в России, а теперь уже и по всему миру?

— Если предельно кратко — это то, что называется «переключатель мертвеца». Цель, как мне видится, — связать руки тем, кто может попытаться оказать на меня давление, начав преследовать моих родителей.

— Вы этого боитесь?

— Не боюсь, но вижу необходимость как-то этому помешать. Зачем попадать в аварию, если можно воспользоваться ремнём безопасности?

— Вы правы. Безусловно, предосторожность необходима. Во время разговора вы упомянули дату — это было несколько дней назад.

— Да.

— В ходе этого звонка вы обозначили конкретную дату, и это было буквально на днях. А до этого вы долгое время не общались с родителями вот так, видя лица друг друга. Не знаю, у меня мурашки побежали при виде всего этого и вашей реакции. Что было у вас на сердце, когда вы наконец смогли поговорить с родными и сказать: «Я в порядке, всё хорошо» и увидеть улыбки на их лицах? Что вы ощутили?

— Я бы сказал, огромное удовлетворение от того, что то, чего мы так долго ждали, наконец-то произошло. Определённо, все те клетки в моём теле, которые знают, что это мои родители, просто взмыли от радости. Разумеется, это не то же самое, что увидеть их вживую. Но, по крайней мере, благодаря этому звонку по видеосвязи я знаю, мой разум уже твёрдо уверился, что, да, мои родители в добром здравии. То же произошло и с ними. Почти так же хорошо, как воссоединиться.

— По этому видеоразговору я понял, что в ваших действиях они вас полностью поддерживают.

— Да. Мы искренне веруем в Иисуса Христа, Он ведёт нас к пониманию Истины, и Истина эта для меня и для них одинакова. Пока все мы в своих действиях следуем зову совести, какое между нами может быть разногласие?

— И, наверное, последний вопрос — о том, каким вы видите своё ближайшее будущее. Вам сейчас всего 33 года...

— Да.

— ...ещё вся жизнь впереди. Возможно, вы каким-то образом связываете своё будущее с Россией, раз вы уже здесь. Расскажите об этом.

— Во многом зависит от того, продолжится война или нет. Если она закончится и наступит мир, я вернусь к тому, чем более-менее занимался в мирное время – сельскому хозяйству или производству сельхозоборудования.

Но поскольку война сейчас в разгаре, скорее всего, мне бы хотелось тем или иным образом быть вовлечённым — хотелось бы сделать всё возможное для мирных жителей, которые остались в селе, где я жил, и, возможно, заниматься похожими случаями. Из-за войны мирные жители, оказавшиеся вблизи линии боевых действий, неизменно подвергаются крайней опасности и сталкиваются с большой нуждой. И, наверное, помощь другого человека никогда не будет для них лишней.

— Хорошая развилка: сельское хозяйство или волонтёрская работа.

— Да.

— Два пути. Вы ведь знаете, что в России на Дальнем Востоке можно бесплатно получить земельный гектар?

— Да.

— Уже знали?

— Да.

— Как бы то ни было, такая возможность есть – земли́ сколько душе угодно. Прямо как в Америке в... каком, в XVIII веке?

— Ага.

— Имейте в виду.

— Погодите: в XIX веке.

— В XIX, точно. Думаю, на этом всё. Большое вам спасибо за интервью.

— Спасибо за приглашение.

— Надеюсь, вскоре у нас появится возможность побеседовать с вами вновь и узнать, как складывается ваша жизнь. Договоримся с ребятами.

— Хорошо.

— Ещё раз вас благодарю.

— Всегда пожалуйста. Благослови вас Господь.

— Храни вас Бог.